В период вилюйской ссылки Н. Г. Чернышевский много переводил с иностранных языков, «выучился… прямолинейной тригонометрии», писал поэму «Гимн Деве неба» и научные трактаты. По признанию писателя, он создал около 14 романов, среди которых «Рассказы из Белого зала», «Рассказы А. М. Левицкого» и другие. Но все эти труды почти не дошли до потомков — их либо изъяли в ходе жандармских обысков камеры, либо уничтожил сам Чернышевский. Он осознавал, что в Российской империи любые его сочинения печатать запрещено. 

В конце 1873 года аноним сообщил иркутскому генерал-губернатору о том, что для Чернышевского готовят побег. В Вилюйск направили жандармского полковника Купенкова, чтобы тот провел обыск в жилище ссыльного. Подтверждений запланированного побега жандармы не обнаружили. В рапорте Купенков написал: «Сильно похудевший и пожелтевший Чернышевский эксцентричен, странен и необщителен с людьми, …проводит время в чтении и письме, уничтожая свои работы». В заключение полковник добавил, что побег Чернышевского практически невозможен в силу суровых климатических условий и безлюдных окрестностей. 

Свои рукописи писатель не только сжигал. Он уничтожал их и другим способом — рвал на мелкие кусочки и пускал по реке Вилюй. «Пишу и рву: беречь рукописи не нужно: остается в памяти все, что раз было написано», — писал он Александру Пыпину в 1877 году.

 
Из огромного количества рукописей Н. Г. Чернышевского тех лет сохранилась только повесть «Отблески сияния» в отрывках, которую увез от него якутский прокурор. Повесть начинается воспоминаниями о родном городе Саратове: «В родной мой край да летит мой привет». 

Летом 1874 года Чернышевскому предложили подать прошение о помиловании. Писатель предложения не принял.

Однако в Вилюйском остроге, где Чернышевский содержался с 1871 по 1883 год, достать нож для разрезания бумаг, как и других необходимых для быта предметов, было негде. Литератор был вынужден самостоятельно смастерить его из обычной полосы железа. Такая разрезка для книг представляет интерес как вещь, которая раскрывает род занятий Чернышевского в якутской ссылке. Блестящий ум своей эпохи, человек кабинетного труда после семилетней каторги оказался на 12 лет заточенным в Вилюйске — городе, который стоял на кочковатом болоте и имел всего 36 домов, 5 якутских юрт и одну деревянную церковь. Жителей здесь было не больше пяти сотен. 

Найти в тех местах какую-либо литературу было немыслимо. На помощь страстному книгочею пришел его двоюродный брат Александр Пыпин. Именно от него на протяжении всех лет ссылки Чернышевский получал тюки книг и пачки журналов. Это были книги самого Пыпина «Общественное движение в России при Александре I» и «Белинский, его жизнь и переписка», а также «Последние песни» Некрасова, «Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей» Костомарова, сочинения Добролюбова, «Происхождение человека» Дарвина, «Капитал» Маркса, энциклопедия Брокгауза. Среди журналов были «Вестник Европы», «Отечественные записки», «Русский вестник», «Русский архив», «Военно-медицинский журнал», «Знание» и другие. Из беллетристики — сочинения Шпильгагена, Доде, Коллинза, Брет Гарта, Боккаччо, Шлоссера, Милля. 

В «Списке государственных преступников, находившихся в Вилюйском округе под надзором полиции за 1882 год» в графе «Чем занимается» о Николае Чернышевском было указано: «Занятий никаких не имеет, кроме чтения».

После получения известий о переводе Чернышевского в холодную Якутию Александр Пыпин отправил ссыльному баночку с кольдкремом. Предположительно, он сделал это по совету своей сестры Евгении, которая в то время посещала лекции в медицинской академии и знала, какое средство подойдет для суровых северных условий. Известно также, что 14 мая 1877 года Пыпин отправлял Чернышевскому посылку с лекарствами. 

Кольдкрем — изобретенная в Англии мазь белого цвета из смеси миндального масла, воска и спермацета. Сразу после его нанесения кожа получает максимальное количество влаги и защиту от ветра и морозов. На крышке баночки сохранилась надпись «Laboratoire chimique de St.-Petersbourg», что переводится как «Химическая лаборатория Санкт-Петербурга». 

Николай Чернышевский не выбросил баночку после использования — возможно, она напоминала ему о близких родственницах и женской заботе. Кроме того, баночка пригодилась в более чем скромном быту писателя. Она стала служить чернильницей — в нее Чернышевский обмакивал перо, когда писал жене, отговаривая от намерения приехать и поселиться с ним: «Что такое Вилюйск? Это город только по названию. В действительности это даже не село, даже не деревня — это нечто такое пустынное и мелкое, чему подобного в России нет». 

Побывавший зимой в Вилюйске путешественник Фома Августинович так описывал город: «Здесь нельзя заметить ни малейшего признака жизни, улицы всегда пусты, кругом безмолвие <…> Куда ни кинешь глазом, он упирается в эту молчаливую тайгу, которая со всех сторон в виде амфитеатра опоясывает город высокой стеной». 

Именно в такой глуши «по высочайшему повелению» изолировали 42-летнего Чернышевского. Человеку в расцвете лет, обладавшему колоссальным умом, эрудицией и общественным авторитетом, не оставили абсолютно никакой возможности высказываться, кроме как в осторожных письмах к родным и друзьям.