Лучшие впечатления вынесены нами из Мурома и особенно Гороховца. Уже Муром показался нам каким-то русским Нюренбергом, по изумительной сохранности и цельности как всего архитектурного ансамбля, так и отдельных памятников, но Го­роховец произвел впечатление прямо некоего русского Грааля, чего-то столь необы­чайного, что почти не верилось, что это не сон, а явь… Но все это, и дивная муромская архитектура, и сам Феофан поблекли перед Горохов­цом. Правда, здесь половину дела сделала природа. После нескольких дождливых дней выдался чудесный, ясный вечер. Когда на дальнем высоком берегу Клязьмы показались огоньки, зажегшиеся от заходящего солнца в стеклах невидимых еще зданий, то уже это одно было изумительно хорошо. Вскоре стали вырисовываться какие-то монастырьки, тонувшие высоко вверху в зелени. Казалось, что это не город, а просто два-три десятка церквей, разбросанных по горе в каком-то игрушечном стиле. Мы все решили, что я на следующий вечер еду один на пароходе на это самое место за 1—¹/₂ версты, не доезжая Гороховца, и пишу картину.

Солнце село в чистое небо, и, казалось, все было обеспечено и на следующий день. Пошли бродить по городу, который весь оказался как бы застывшим с XVII века — ну, просто, как в «Спящей красавице», — до такой степени, что мы не видели даже новых домов. Все церкви белые, все почти без исключения не тронуты с XVII века, — не расшиты, как всюду, окна, сохранили черепичную чешую главы, старые ворота и ограды и столько старых каменных домов, сколько их нет во всей остальной России. Мы ходили весь вечер и часть ночи как во сне. Отчасти оно так и было: с ут­ра пошел дождь, хлеставший весь день, и поэзия несколько потускнела, хотя другого такого «Китежа» я не знаю.